Vanilla

[nomoney-nolove]

Название: Vanilla
Автор: Chloe-tian
Бета: Green Gorsh
Персонажи:Сасори, Дейдара
Рейтинг: PG
Жанр: angst
Состояние: закончен
Дисклеймер: герои принадлежат Кишимото
Предупреждение: POV Сасори, курсивом POV Дейдары, возможно OCC и AU

Посвящается Горш, моему иллюстратору и бете, Роше, самому близкому для меня человеку и Саске, напомнившему мне о приближающейся с каждый днем весне.

***
…я помнил лишь один вкус – вкус моего детства.
Сладкий, вязкий и терпкий, так не похожий на мое существо и на мою жизнь.
Дурманящий и заставляющий хотеть еще, больше и больше.
Вкус ванили, сводящий с ума, действующий как наркотик и заставляющий трепетать.
Я испробовал его лишь однажды, но, становясь куклой, потерял его навсегда.
И все же легкий, едва заметный привкус следовал за мной по жизни, став единственным, давно забытым утешением…
***
Сквозь по-осеннему багряные, но все еще густые кроны деревьев, просачивались мягкие солнечные лучи, с каждым днем теряющие живительное тепло и почти не согревающие землю. Смело гуляя по пестрому ковру из листвы мириадами крошечных бликов, они то и дело выхватывали из тени твое лицо, нежно скользя по щекам, по плотно сомкнутым губам, чуть трепещущим ресницам.
Твои волосы искрились золотом, контрастируя с болезненно белой кожей. Ты сидел, прислонившись к могучему стволу дуба, с силой прижав колени к груди. Небесно-голубые глаза застилала мутная пелена боли, будто в них разливался туман. Твое тело дрожало, на лбу блестела испарина. Судорожно втягивая воздух, ты крепко сжимал зубы, сдерживая рвущийся наружу крик.
В этот момент черты лица, искаженные страданием, казались мне особенно прекрасными, хрупкими. Твоя детская, невинная красота притягивала, вызывая смутное желание защитить, сливающееся с гораздо более сильной страстью причинить большую боль, увидеть в глазах нестерпимую муку.
Ты мог бы сводить с ума, завлекая сотни людей в смертельный капкан, но, не подозревая о собственном могуществе, сходил с ума сам.
Я отходил чуть дальше.
Из горла, вместе с кровью, вырывался сдавленный всхлип. Сквозь приглушенные рыдания, я различал собственное имя, едва слышно нашептываемое губами. Ты задыхался, метался по земле, подобно дикому зверю.
Невидящий взгляд выхватывал меня среди деревьев и цеплялся, как за спасительную нить. Затягивал в мучительную бездну, гипнотизировал, подобно взгляду слепца.
Что было в твоих глазах? Укор? Непонимание? Неосознанная мольба о помощи или вполне сознательная, стирающая все на своем пути, ненависть?
Я мог поверить в любое из этих чувств, но не в причудившуюся мне на мгновение усмешку в неожиданно потемневших до темно-синего глазах, будто говорящую «Я знаю о вас все», заглядывающую в самую душу и обрывающую дыхание.
Еще шаг назад.
Ты вздрагивал. По щеке, сначала медленно, нетерпеливо ускоряясь, скользила слеза, подгоняемая следующей.
Глядя издалека, подобно зрителю на опустевших трибунах, я наслаждался твоей мимолетной, как взмах крыла, красотой. Это не было игрой, скорее легкой передышкой, подобной глотку свежего воздуха, позволяющего вновь осознать великолепие собственных идеалов.
Ведь, в конце концов, мне надоедало, и я уходил, сворачивая с узкой тропы и скользя между деревьев.
В голове, на самом краю сознания, мелькали смутные образы прошлого, но тут исчезали, тая под бездушными лучами солнца.
Твой голос срывался с крика на мучительный хрип, пока вовсе не замолкал…

***
В тот день шел дождь, но я так и не прислушался к чувству беспокойства, поглощающему разум.
Нас ждала обычная миссия, пожалуй, слишком обычная, не предвещающая никаких осложнений и проблем. Маленькая деревушка с выстроенными в ряд, чуть покосившимися домами из хрупкого темного дерева, производила пагубное впечатление, и мне хотелось лишь одного – поскорее убраться из этого тоскливого места. Единственное развлечение - споры с тобой, об искусстве и жизни - приносило лишь ничего не значащее раздражение, не способное оживить мою душу.
Короткое сражение – вражеский шиноби не смог нанести Хируко и царапинки. Но последствия…
Некоторые люди не умеют проигрывать.
Желание отомстить – такое же глупое чувство, как и любовь. Требующее от человека полной отдачи, бессмысленных усилий, но не приносящее, в конце концов, ничего.
Связь.
Связь, сковавшая тела. Связь, требующая физической близости, прикосновений от двоих, ненавидящих друг друга так же сильно, как влюбленных в свое искусство. Причиняющая боль тебе, но не мне. Заставляющая страдать
Это и есть месть? Неспособная нанести вреда убийце и приносящая некое подобие наслаждения, дарующая преимущество, силу, власть тому, у кого должна их отнимать?
Это и есть месть?
.В таком случае она не удалась.

***
-Эта связь не имеет никакого значения. Убирайся.
Я с самого начала знал, что ты придешь ко мне. Я знал - ты будешь просить о прикосновении, пускай некрепком, мимолетном, способном лишь на мгновение уничтожить эту боль. Я ждал того момента с несвойственным мне нетерпением, чтобы в полной мере познать твое страдание, твое прекрасное лицо, лишенное привычной язвительной ухмылки.
Человеческая душа – единственное в этом теле, что можно было назвать действительно живым – оставалась все такой же беспомощной перед свойственной людям жестокостью, перед желанием причинить боль и насладиться этой болью.
Но ты не оправдал мои надежды.
Проскользнув в комнату, ты, не проронив ни слова и с трудом удерживаясь на ногах, встал напротив меня. Обхватил себя за плечи, будто пытаясь, таким образом, хотя бы немного облегчить муку.
На что же ты надеялся, задумав эту молчаливую игру? Неужели тебя не волновала ни боль, ни слабость твоего смертного тела, ни вся комичность ситуации, представшей перед моими глазами, но не казавшейся таковой тебе? Ситуации, полной наигранного трагизма, связывающего тебя по рукам и ногам?
Спустя примерно четверть часа на твои глаза навернулись слезы, но то не были слезы печали или раскаяния, не были слезы боли… На лице не дрогнул не единый мускул, ты
все так же смотрел вперед, будто сквозь меня, своими мутно-синими глазами.
А потом, после часа тишины, вдруг произнес:
-Вы уверенны, что хотите именно этого?
В конечном итоге я не выдержал. Сорвался, чувствуя себя проигравшим, не смотря на выигрышные обстоятельства, и снова повторил хриплым от злости голосом:
-Убирайся!
Ты не ответил. Слова, которые раньше значили так много, сейчас не имели никакого значения. Решение – единственное и непреклонное, алмазной стеной возвышалось между нами, все сильнее отдаляя друг от друга.
Бесшумно ступая на подгибающихся ногах, ты с трудом добрался до двери и дернул ручку. Помедлив мгновение, обернулся, будто надеясь, что я мог передумать, но, заметил в глазах привычно холодный блеск и переступил через порог.
Комната опустела. Странное, давящее чувство, заполняло пространство вокруг, окрашивая слабо освещенное помещение в еще более темный цвет. Пламя свечи, догорающей на столе, трепетало, раскачиваемое ветром из распахнутого окна. Воск медленно стекал в блюдце мелкими, вязкими каплями, застывая бугристым узором.
Воцарялась тишина.

***
Свеча давно догорела, так и не сумев подарить тепло тем, кто в нем нуждался.
Я больше не видел тебя днем, ты появлялся лишь поздней ночью, забираясь в свою кровать, и исчезал с рассветом, тихо прикрывая за собой дверь.
Я же не выходил в коридор, стараясь отвлечь себя работой и, в глубине души, боясь увидеть тебя, боясь, что новые слова вновь нарушат покой моей души.
Я сомневался во всем, что меня окружало, я сомневался в себе, впервые за всю жизнь.
А вкус ванили, сводящий меня с ума, лишь усиливал преследующий меня страх…
***
Ты не мог уснуть.
Я слышал, как ты ворочаешься в кровати, как можно тише, чтобы не дать мне ни малейшего повода для издевок, чтобы не почувствовать на себе вновь мой холодный, полный презрения взгляд. Твое чуть хриплое, прерывистое дыхание, слабый шорох сбившейся простыни не давали покоя.
Я не мог принять твою слабость.
Ты был достаточно опытным шиноби, чтобы научится терпеть боль, ограждаться от нее в любой ситуации ради победы, ради того, чтобы выжить. Тебе могли оторвать руку, вырвать глаз, но не могли заставить плакать.
Неужели это ты сейчас судорожно дышишь в подушку и стараешься сдержать непрошенные слезы…?
Ты, скрывающий свою жестокость за детской невинностью и непосредственностью, убивающий с размахом, стирающий все на своем пути?
Эта пытка была слишком изощренной даже для тебя.
Еще никогда в жизни я не был так рад тому, что сделал себя куклой. Мертвой, бесчувственной марионеткой в собственных руках, точно такой же, как сотни других моих творений…
Потому что, я предпочел бы умереть, нежели позволить себе зависеть от чего-то.
Зависеть от боли, связанной с тобой.
Ты не понимал моих слов, поступков, твоя жизненная философия строилась на бездумном разрушении, а в том, что ты называл «искусством» не было ни капли красоты. Мы настолько отличались друг друга, что сама смерть не могла сгладить разногласий между нами.
Я ненавидел тебя, но, вспоминая пугающе-пронзительный взгляд, вспоминая тихие слова, полные несбыточных мечтаний, я проигрывал тебе вновь и вновь…
Привкус ванили наполнял мое существо, заставляя трепетать, и я сдавался…
Ближе…
Ты дрожал, нежная кожа была покрыта крошечными бисеринками пота… Ты резко замер, когда бесчувственная рука скользнула по твоей спине, прикасаясь легко, подобно бабочке, и я почувствовал, как напряглось твое тело, стоило мне сжать тебя в невесомых объятиях.
Но ты не проронил не слова. Я ощущал, как боль постепенно оставляет тебя, как ты обмякаешь в моих руках. Дыхание выровнялось, сердцебиение пришло в норму…
Заснул…?
-Вы теплый, да… - тихий шепот, подобно далекому эху, разорвал тишину.
Да, ты больше не замерзнешь, я рядом, я с тобой.
Но пульсирующая боль в груди не даст мне сомкнуть глаз.

***
За окном сгущались сумерки.
Небо темнело, окрашиваясь в грязно-розовый, дымчатый цвет, такой прекрасный и необъяснимо унылый. Солнце, прячась в мутно-серых облаках, скрывалось за далеким, горизонтом, неторопливо, будто прощаясь. Спеша ему на смену, загорался бледно желтый, чуть расплывчатый ореол загадочно сияющей луны.
Я поднимался на ноги и подходил к окну, вглядываясь в даль.
Зима наступила, но лишь на словах. Землю, вместо снега, покрывал ковер из сырой листвы мерзкого коричневого цвета. Всю неделю, не переставая, шел ливневый дождь, замерзающий по ночам тонкой ледяной коркой и таящий с рассветом, но сегодня внезапно прекратился, оставив после себя застывающие разводы на оконном стекле.
В такую погоду мир вокруг, казалось, замирал от печали, превращаясь в тонкую спираль, смыкающуюся на собственной комнате, как всегда необычайно неуютной и неродной.
Одиночество навевало тоскливые мысли, но думать не хотелось. Поэтому, в царящей тишине, я пытался сосредоточиться на виде из окна и не обращать внимания разливающееся по телу напряжение. Но то разрасталось все сильнее, и, в какой-то момент, жуткая боль пронзила душу, неизбежно напоминая о детстве. Я схватился за голову, чувствуя с каждой секундой усиливающийся страх и стараясь успокоиться. Это тело не было живым, это тело не могло чувствовать, ему нельзя было причинить вред. Все лишь ложь, иллюзия, обман.
Наводнение прошло так же резко, как и появилось, оставив после себя ледяную корку сомнений.
Воспоминания того времени, когда я был живым, действительно живым в полном смысле этого слова, сыграли со мной злую шутку.
Когда я еще не осознал, что человека так просто заменить идеальной, без единого изъяна, куклой, которая не сможет существовать без меня, которую можно будет починить, не смотря на серьезность нанесенных ран. Которая не уйдет, не оставит меня одного в моей вечности.
Воспоминания, сопровождаемые легким привкусом ванили…
Я упал на колени и замер, старясь восстановить дыхание.
Где-то в небе загоралась первая звезда.

***
Я тщетно пытался хоть немного отдохнуть.
Сидя в углу комнаты и закутавшись в плащ, я прислушивался к звукам ночи, но неизменно улавливал тихие удары твоего сердца, прерывистые и слабые. Даже осознавая, что все это – лишь разыгравшееся воображение, я не мог перестать видеть в иллюзии правду.
Человеческие чувства пробуждались во мне, словно просыпаясь ото сна, и я ничего не мог поделать с этой слабостью. Я ощущал себя потерянным, я не мог вернуть свое холодное спокойствие, не мог действовать так же решительно, как раньше.
Что же изменилось? Что пошло не так?
Почему я вернулся к тому, от чего бежал на протяжении всей своей жизни?
Из коридора донесся слабый стон, но тут же затих, будто боясь быть услышанным.
Однако этого хватило, чтобы вновь перевернуть все мысли в голове, стереть все образы.
Пустота – и ничего, лишь безумное, сводящее с ума желание защитить.
Одно резкое движение – и я оказался на ногах, гораздо раньше, чем осознал, что происходит. Несколько широких шагов – и я в растерянности стою у двери, дрожащей рукой держась за ручку и не решаясь открыть.
Что со мной происходит, Боже, что я творю?
-Успокойся! – приказал я себе. Деревянный кулак встретился с хрупким, потрескавшимся деревом двери и то разлетелось на щепки.
В этот момент я впервые пожалел о том, что не могу испытать боль, ведь ничто не могло отрезвить лучше нее. Я посмотрел на руку, как на предателя, смутно осознавая, что во всем виновата вовсе не она, и вышел в коридор.
Ты лежал на полу, у дальней стены.
Твои глаза были закрыты, но не полностью, и между слипшимися от слез ресницами виднелась едва заметная щель.
Лицо – раскрасневшееся, как после бега, на щеках нездоровый румянец. Руки сжаты в кулаки так, что побелели костяшки.
Ты медленно, с трудом втягивал воздух чуть приоткрытыми сухими губами, грудь едва двигалась, и со стороны могло показаться, что ты не дышишь вовсе.
Я осторожно приблизился к тебе, ступая тихо и боясь потревожить, но ты будто почувствовал мое приближение, повернул голову в мою сторону и попытался приподняться, но тут же без сил упал обратно на пол.
Я присел у стены рядом с тобой, осторожно приподнял тебя за талию и положил твою голову к себе на плечо. Ты попытался возразить, но то ли не смог, то ли не нашел слов.
Мимолетное прикосновение ко лбу – горячий.
В какой-то момент я был готов разозлиться, накричать на тебя за глупость, за упрямство, за непонимание, но передумал.
Ведь это было бесполезно.
-Почему ты не сказал что тебе настолько плохо?
Ты даже не пошевелился. Лихорадочно выдохнул и произнес:
-А вам какое дело?
Бестолковый ребенок. Бестолковый, упертый ребенок.
-Потому что мы состоим в одной организации. Потому что Лидер разозлился бы, если бы ты умер, - как можно спокойней и сдержанней произнес я.
Ты открыл глаза. В долгом, пронзительном взгляде читалось лишь один немой вопрос: «И это все?»
Потом ты отвернулся и, как мне показалось, прижался ко мне чуть сильней.
Снова молчание. Снова удары твоего сердца, но на этот раз настоящие, звучащие совсем рядом, так близко.
В тот момент я задумался о счастье, о том, каким оно было в моем детстве, попытался вспомнить его вкус. Но эти воспоминания будто стерлись из памяти. Я помнил лишь одного ребенка – не по годам взрослого и понимающего, и от того несчастного. Ребенка, забывающего с каждой одинокой ночью что такое человеческое тепло, что такое любовь.
Если бы они не умерли тогда – мой родители, мои мама и папа – как бы сложилась моя жизнь?
Смог бы я понять это отчаянно прижавшееся ко мне существо, смог бы признать его идеалы?
-У меня ведь тоже есть гордость.
Я вздрогнул от тихого звучания твоего голоса.
Ты смотрел на меня все так же, взглядом, который я так и не смог постигнуть, однако небесно-голубыми, ясными глазами, без капли упрека и боли.
Не выдержав, я отвернулся.
Когда же я смог найти ответ, ты заснул и мирно дышал у меня на плече, забывая о мучавшей тебя боли.
Я хотел оттолкнуть тебя, но передумал, позволив себе хотя бы ненадолго насладиться странным, но естественным покоем в душе.

***
Та ночь изменила все.
Но было так сложно – признать то, от чего было так просто бежать, то, что давно стало частью меня.
Каждый день едва ли не заставлял меня улыбаться, но все сильнее погружал в отчаяние.
Все мое существо противилось тебе – мальчишке, вторгнувшемуся в мою жизнь безо всякого приглашения.
Моя душа разрывалась, и я не знал, как поступить.
Привкус ванили, который я однажды познал в детстве, вновь стоял во рту, лишь подтверждая собственное безумие. Сладкий, терпкий, заставляющий трепетать привкус ванили.
И мне вдруг показалось, что смерть близка, но лишь на мгновение, когда я наблюдал за парящим в воздухе снегом, держа тебя в объятиях. В голове промелькнуло слово «последний», но лишь для того, чтобы тут же исчезнуть.
Зима подходила к концу – настоящая снежная зима, и я забывал о слякоти и вязком воздухе декабря, наслаждаясь чистотой сегодняшнего дня.
А снежинки продолжали падать с неба, танцуя в прозрачном, морозном воздухе, и я старался запомнить их хрупкие, неповторимые силуэты, так похожие на тебя.


***
-Вы совсем не тот, кем хотите казаться, - однажды произнес ты и странно зажмурился, будто ожидая удара.
В тот день снова выпал снег - мягкий, нежный, пушистый. Тонким, невесомым слоем он стелился по уставшей земле, припорашивал кроны чуть нагнувшихся деревьев.
В воздухе кружилось бесчисленное количество снежинок всех форм и размеров, неповторимых, но таких недолговечных, тающих при малейшем прикосновении тепла. Все вокруг застилала мутная, молочно-белая дымка, словно на город опустился густой, плотный туман.
Мы сидели в моей комнате. Я шлифовал детали для новых кукол, ты наблюдал за моей работой, чуть склонив голову в сторону и крепко прижавшись к моей спине.
-Вы совсем не тот, кем хотите казаться.
-Не твое дело!
Ответ, сорвавшись с губ, прозвучал неожиданно грубо. Яростное эхо разнеслось по комнате, отражаясь от стен, пола, пока, наконец, не замерло, преобразившись в едва ощутимое волнение.
Мне захотелось обернуться и почувствовать на себе твой беззаботный взгляд, появляющийся все чаще, понять, что ничего не изменилось, что мы все те же. Что безжалостно обманутому однажды времени не удалось перехитрить меня.
-Вы ведь ненавидите меня, да?
Ты не умел молчать, когда нужно. Ты не понимал, что, разрушая свой привычный образ, ты разрушаешь то хрупкое равновесие, удерживающее наши отношения в гармонии.
-Ненавижу.
Просто слово и ничего больше. Восемь букв, разбивающие сердца.
Ты не шелохнулся. Лишь на секунду на губах промелькнула ироничная, болезненная улыбка.
-Тогда прогоните.
Я с силой оттолкнул тебя. Ты, прокатившись по полу, с грохотом врезался в кровать. Усмехнулся. От губы и дальше, по подборку, протянулась тонкая, едва заметная струйка крови.
-Вы так ничего и поняли, Данна.
Медленно, по-кошачьи грациозно, ты поднялся на ноги и отряхнулся дрожащими руками. Стиснул зубы, чтобы не застонать от боли.
Но не плакал. Не просил о помощи.
Уже походя к двери, ты неожиданно замер и, бросив на меня пронзающий взгляд, неожиданно произнес:
-Я тоже не такой.
Дверь захлопнулась с тихим щелчком.
Я прислушивался к твоим все сильней отдаляющимся шагам, до тех пор, пока они не обратились в оглушающую тишину.
И тогда я понял. Понял, насколько сильно я зависел от тебя. Понял, что так и не сумел ускользнуть от сдавливающего кольца связи.
Но было слишком поздно.

***
С того разговора прошло немало времени и связь, причиняющая страдания, перестала существовать.
Остаток зимы пролетел незаметно, уступив место весне – солнечной, искрящейся, свежей весне.
Ты больше не чувствовал ни боли, ни страха. Жизнь вернулась в привычное русло, и вместе со всеми чувствами, исчезло желание вспоминать. Я стал прежним – и продолжил бессмысленную, но прекрасную жизнь художника, творца. Жизнь, единственным смыслом которой являлось вечное, прекрасное искусство.
С каждым днем воспоминания о странной близости, возникшей между двумя людьми, ненавидевшими друг друга так же сильно, как любящими сейчас свое искусство, притуплялись.
Возможно, вместе с этой связью погибла моя душа. Но я не хотел думать об этом, лишь убедил себя в своей правоте и до конца следовал по выбранному пути.
Но каждый раз, встречаясь с тобой взглядом, я понимал, что ошибся, понимал, но не мог признать.
Ведь вместе с той связью исчез и пряный привкус ванили, единственный вкус моего давно забытого детства.
И мне больше не о чем было жалеть, исчезая в вечности.

Эпилог.
Пустые глаза.
Ваша ошибка преследовала вас на протяжении всей жизни, не отступая ни на шаг.
Вы так и не повзрослели, лишь создали для себя крохотный ограниченный мирок, полный игрушечных фигур, заменяющих вам живых людей. Иллюзия…
Вы лишь хотели почувствовать себя нужным, познать, что такое любовь, нежность, доверие, избавится от вечно следующего по пятам одиночества.
Но выбрали не тот путь.
Ведь куклу оказалось так просто сломать, разбить на сотни осколков ее прекрасное лицо, изуродовать совершенное, но лишенное души, тело…
Я прочту молитву на вашей могиле, Данна.
Вы больше не сможете меня согреть. Вы не уймете мою дрожь.
Осталась лишь пустая оболочка, застывший кокон, навсегда покинутый бабочкой.
И вас не вернуть…
Однажды вы сказали мне, что смерть одного из нас сможет возвратить жизнь другого в привычное русло. Что тончайшая нить боли не сможет связать души тех, кто жил в ней с самого рождения.
Но, даже произнося это, вы не верили своим словам. Ваш взгляд, обычно лишенный любых эмоций, был полон сомнений.
Я не смог услышать немой вопрос ваших глаз. Не смог понять ответ, нашептываемый мне душой. Я ушел с привычной улыбкой на губах, не осознавая, что улыбаюсь вам в последний раз. Ваш раздраженный голос эхом отдавался в голове, преследуя меня, подобно прощальной песне.
Я никогда не задумывался о том, что все могло сложиться по-другому... Что, возможно, я мог помочь вам, спасти… И не потерять единственное дорогое для меня существо – не человека, но и не куклу.
Ведь, не задумываясь, я ощущал давящее чувство вины где-то в глубине души, чувство беспомощности и неспособности что-либо изменить, тающее в легких и выжигающее болезненный след на сердце…
Это была связь, протянувшаяся за мной тонкой нитью невидимой, невесомой паутины с момента нашего знакомства и до самой смерти.
Связь, что не исчезнет никогда.